К теме заставил обратиться нашумевший фильм “Последнее ис­кушение Христа”, поставленный “глубоко верующим католиком” (это в Америке-то!) Мартином Скорцезе по бестселлеру Никаса Казантзакиса, грека по национальности, и, надо думать, тоже “глубоко верующего” православного. Не будем даже в мыслях со­единять несоединимое, а именно страстную якобы привязанность к христианству упомянутых авторов с той порнухой с элементами триллера и боевика, что они воспроизвели на экране, опираясь на евангельский сюжет. Как говорится, Бог им и их комментаторам су­дья. Постановщики сполна отдали дань современному разудалому кинематографу и это, видимо, есть необходимый минимум для безболезненного выхода фильма на широкий экран (вспомним совет­ские времена, когда для “прохода” той или иной вещи в печать тре­бовалось определённое количество цитат из классиков марксизма).

Но “изюминка” инсценировки - по задумке авторов или вопре­ки их желанию - заключается отнюдь не в вынесенном в титры “искушении” Иисуса плотской любовью, в которой в роли приманки выступает небезызвестная мироносица и равноапостольная Мария Магдалина. Секрет ленты в том, что она, а особенно её постгалгофская часть, проливает свет на историю первоначального христиан­ства, а вернее иудо-христианства, а ещё точнее - паулинизма.

Если отвлечься от бросающейся и глаза порно-боевой фактуры фильма, то образ Христа складывается таким. Вечно его - молодого богобоязненного иудея - кто-то или что-то толкает к совершению нежеланных, ненужных ему поступков. То Иуда, последователь секты зелотов (кинжальщиков), преследовавших всех пособников римлян-оккупантов, чуть-чуть не убивает Иисуса во время ссоры, чем и заставляет задуматься “сын Иосифова” о своей судьбе, то пустынники (кажется, ессеи из Курмана) “советуют” молодцу по­поститься сорок дней и ночей в Синае, то Иоанн Креститель пред­сказывает белокурому еврею необычный путь “Сына Божия”, то сам “Господь” внушает плотнику из Назарета “божественные” гла­голы... Совершая тот или шаг, Иисус всякий раз смущается, считая себя грешным, слабым для каких-либо подвигов. Он даже, порой, боится делать дело. Все чудеса, им содеянные (например, исцеление слепца, воскрешение “четырёхдневного” Лазаря и др.), совер­шенно не смотрятся в фильме, не убеждают и даже непонятны для неискушённого зрителя, и в том числе потому, что “Мессия” явно не желает никаких фокусов, связанных с его именем, и только об­стоятельства да мольбы знакомых, да просьбы сопровождающих его внушительного вида апостолов, с мнением которых он должен был считаться, заставляют Иисуса чудодействовать. Но и чудеса-то его постоянно дезавуируются: оживлённого им Лазаря тут же уби­вают зелоты, а спасённая от побивания камнями Мария Магдалина, коей Учитель рек сакраментальное: “Иди и больше не греши”, - конечно, тут же занялась своим прежним ремеслом, т. е., уловлени­ем человеков в сети разврата. Да и сам Христос, слыша от одних: “да это - свято”, а от других: “да он просто богохульник”, и пони­мая своё двусмысленное положение, с юмором констатирует, что он - “святой богохульник”.

Так дошёл Учитель до Голгофы, которая и была отменена созда­телями фильма: хотя Иисусу и пришлось “попробовать” креста, но “чаша сия” всё же его миновала, и он зажил дальше столь же обык­новенной жизнью, как до суда и несостоявшейся казни. Ангел Бо­жий, на поверку, правда, оказавшийся Сатаной, сводит по обоюд­ному согласию несчастного еврея с креста. Ближайший повод - об­раз стоявшей на Лысой горе Марии Магдалины, до того времени весьма успешно соблазнявшей Галилеянина. Она-то и принимает (с креста) своего истекающего кровью давнего знакомого, выхаживает его применяя, в том числе, и “постельную” терапию. Затем - беременность, огромный голый живот, роды...

То, о чём писал в начале XX века В. В. Розанов, - свершилось! Правда, русский философ мечтал, чтобы “родил ребёночка” апо­стол, а тут “план” явно перевыполнен и детей произвёл сам Хри­стос. Иисус вполне доволен жизнью, у него дом, семья, житейские заботы. Он - плотник, зарабатывающий на жизнь изготовлением... крестов, на которых римляне продолжают вешать израильских бро­дяг и бомжей. “Беря от жизни всё”, Иисус изменяет жене с Марией (Лазаревой), а затем последний с её сестрой Мартой, - и непонят­но, кто же народил ему кучу ребятишек... Несостоявшийся Мессия и здесь сомневается: надо ли так поступать? - но вездесущий Ангел-хранитель успокаивает его, говоря, что в мире существует только одна женщина, и с кем бы ни спал иудей, он должен думать, что это его жена. Прямо скажем: философия оригинальная! Но она отлично вписывается в современное сексуально-озабоченное “про­изведение искусства”. И не только. В наличии и согласованность с христианским богословием, поучающим верующих, что Христос - это Жених, который “грядёт в полуночи”, а все женщины мира - ”невесты Христовы”.

Иисус совсем забыл о своих дурацких проповедях, от коих фа­рисеи приходили в ужас. Да и кто же в молодости не диссидентст­вовал, кто не собирался сокрушить “устои”?! Его пророчества (на­пример, о гибели Иерусалима) не исполнялись, мир стоял как и прежде на “четырёх китах”, жизнь шла своим чередом, вне зависи­мости от того, - умер ли Мессия по имени “Эммануил, сиречь: с нами Бог”, на кресте за “народ свой” или не умер.

Нет, распятие и смерть никак не вплетаются в историю жизни Иисуса. Кому и для чего потребна Голгофа? Ему она уж точно не нужна: он живёт прекрасно и жутко подумать, что казнь не позво­лила бы ему увидеть и почувствовать то, что ощутил он потом. Стоило ли впутывать в историю синедрион, а затем и самого рим­ского прокуратора, и лишать жизни человека только за его пустые слова о близком конце Иерусалима, о том, что он, возомнивший себя голиафом, в одиночку (!) разрушит переполненный мерзостя­ми храм Соломона и затем в три дня построит новый храм истинной веры. Явно - безумный бродяга, каковых в Иудеи и окрестностях было предостаточно.

Но состарившемуся Иисусу, как, впрочем, и всем последующим поколениям, пришлось увидеть уже натуральное чудо, я именно процесс возникновения новой религии из... его, “бедного еврея” жизни.

Идёт Иисус с детьми на прогулку, я на площади какой-то чудак проповедует перед толпой зевак... “Христа распятого” и рассказы­вает байку о том, как по дороге в Дамаск он услышал вдруг голос “с небесе”, говорящий ему: “Савле, Савле! почто гониши мя?”. Это, продолжал рабби (а проповедовать “на стогнах” мог только рав­вин), был Христос Бог. Иисус остолбенел. Улучив минуту, он по­пытался разубедить ловкого дельца от богословия, молвя, что его не распинали, что он не воскресал (и, таким образом, добавим мы, христианство не зародилось, “не пришло в мир”), что он живёт как простой человек, что искажены не только его “акты биографии”, но и смысл его слов, сказанных когда-то в молодости, и ради которых за ним ходили толпы любопытных. Одним словом, надо немедленно прекратить эту лживую пропаганду, иначе он всем откроет правду.

Но Савл не был бы Павлом, если б тут же не только вывернулся наизнанку, но и не окрасился на незванного пришельца со всей мо­щью своего таланта. А то, что раввин из Тарса имел таковой, свиде­тельствует небезызвестный Александр Мень. ”Павел, - писал о своём любимце советский священник-демократ, - во многом превос­ходил евангелистов. Это был человек огромного таланта, духов­ной мощи, образования... Его послания - это написанные кровью сердца вещи”. Но вопреки аттестации отца Александра, перевер­тыш и пройдоха не может сказать возмутителю спокойствия ничего своего, оригинального создатели фильма заставляют “апостола язычников” отбиваться от возмущённого Иисуса словами... Вели­кого инквизитора из “Братьев Карамазовых” Достоевского... Смысл ответа таков: ”Если ты тот самый Иисус, то скажи - зачем ты пришёл к нам? Ты пришёл мешать, ибо мы прекрасно спра­вимся и без тебя, ты со своей "правдой" никому не нужен, тебе никто не поверит, ты ничем народу не поможешь, массам нужен хлеб, вера, Бог, чудеса, великий смысл крестной смерти Мессии, да и вообще им нужен умерший Христос, а не живой, но затем, ко­нечно, воскресший и вознесшийся... Уходи и не мешай. Ты уже ни­чего поправить не сумеешь, а только испортишь. Тебя, Иисус, во­обще могло не существовать на свете - мы бы выдумали тебя и твой “крестный путь””.

Итак, механизм создания религий уже запущен, христианство зародилось-таки, и он, Савл, есть его первый двигатель, начальный импульс. Ему достаточно было иметь мифического, а не реального Христа, что и нашло отражение в его, Павла, посланиях столь вос­хитивших А. Меня. Иисус удаляется посрамлённым. Он опечален. Его жизнь после этой встречи стремительно покатилась к закату.

Однако, заправилы от синедриона не оставили старика в покое. Непокорного, гуляющего “самого по себе” Иисуса надо было вернуть... на крест, - ведь уже пишутся или даже уже написаны Еван­гелия, венчаемые описанием страданий (страстей) Христа и его крестной смертью. Необходимо было для пущей убедительности выбить почву из-под ног у будущих последователей т. н. мифологи­ческой школы происхождения христианства, и, напротив, дать шанс адептам школы исторической. Как всегда, операцию проводит платный агент иудейского первосвященника Иуда.

Примерно в 70-м году от Р. Х. (почему так - увидим ниже) к умирающему Иисусу приходят вдруг апостолы Пётр, Иоанн, Иуда и др. Странно, конечно, поскольку Петру место было в Риме, где его должны распять вниз головой, а Иоанну следовало сидеть на о. Патмосе и писать то ли четвёртое гностическое Евангелие, то ли Апокалипсис. Но самое странное то, что Иуда-то, оказывается, не повесился. Смешно, в самом деле, предполагать, чтобы еврей уда­вился из-за угрызения совести. Вот если б ему серебренных шеке­лей не выдали в кассе синедриона, вот тогда... вот тогда этот убийца (таков он в фильме), никогда не расстававшийся с кинжалом, потребовал бы “плату за кровь”. Да и хорош бы был первосвящен­ник, не выдавший денег своему брату-иудею за нужное дело.

Но как бы то ни было, волею авторов фильма апостолы оказа­лись у одра Учителя. Пётр и Иоанн что-то там прошамкали, зато рыжий Иуда по-прежнему полон сил и энергии. Упрёки, угрозы, обвинения - в трусости, в предательстве, в слабости, в пристра­стии к жизни, к женской ласке, в любви к детям - так и посыпа­лись на Иисуса. Начались муки совести. Но Иуда неумолим: уче­ники и “народ” всё ещё ждут обещанного подвига, ждут “спасе­ния”, “царствия небесного”, наконец. “Я, - хвастается кинжаль­щик, - честно сделал своё дело, указав через посредство поцелуя на тебя, хотя мне это было нелегко - предать лучшего друга. А вот ты нас всех предал без всякой мотивации, безо всякой ссыл­ки на пророков, ты просто испугался смерти, подался на бабьи прелести".

Больной Учитель пытается оправдаться: он не виноват, это Ан­гел снял его с креста, а воле Божьей необходимо подчиняться, что Иисус и дела всю жизнь, слушая и исполняя волю “пославшего его”. Да вот он, кстати. Ангел-то Божий тут - стоит рядышком. И правда. Подросток лет десяти в холщовом подряснике внимательно слушал монолог Иуды. Да какой же это Ангел Божий, восклицает апостол-предатель, это совсем не Ангел, а Сатана. И точно, только он произнёс эти слова, как разоблачённый и пристыжённый “Ан­гел” превратился в столб огня и исчез.

Чары спали с Иисуса. Он понял свою “ошибку”. Но сил-то уже не было. Не состоявшийся “Спаситель” скатывается с настила, изображающего одр, и ползёт. А тут и “знамение Божие” подоспело, римляне, не на шутку осерчав на обрезанных, именно в этот день и год (70-й) принялись, наконец, за грязное, но нужное дело: начали громить Соломоновы - храм и город, не оставляя от них “камня на камне”. Всё рушится, горит, дымит, кругом паника, вопли, кровь, трупы - благодатные кадры для американского кино. Апостолы могли воочию убедиться, что Иерусалим и впрямь, как предсказы­вал Учитель, погибает. Акции Мессии резко пошли вверх.

А между тем сам Пророк средь бедлама и всеобщего ора, из по­следних сил воздевая руки “ко Господу”, просит вернуть всё “как было”. И чудо совершилось, иудейская машина времени заработа­ла, молитва праведника, а вернее развратника и прелюбодея, лжеца и лицемера (что и является в христианстве синонимом праведно­сти) была услышана и Иисус в мгновенье ока очутился на Лобном месте, где одесную его корчился в муках разбойник Гестас, я ошую - Дисмас.

Какие силы водрузили Учителя праведности на сиротливо сто­явший на Голгофе окровавленный крест, пояснять, думается, особо не надо. Богу все эти манипуляции под названием ”жидовские штучки” - были ни к чему: ему достаточно было того, что он отдал “сына своего возлюбленного” на заклание. Только хаверим Сатана, переменчивый облик так полюбившегося Иисусу, мальчика на об­раз заматерелого сатанолога Иуды, был мастером на подобные ме­таморфозы.

Иисус уже не смотрел заплывшими от пота и крови глазами на оказавшуюся тут как тут Марию Магдалину, но в мыслях и вслух обращался к “Отцу небесному”. Наконец, прозвучало хрестоматий­ное “Или, Или! лама савахфани!”, затем роковое “Свершилось”, и Мессия испустил дух. Аминь.

Церковники могут быть довольны (хотя для этого и пришлось пожертвовать демонстрацией фильма по НТВ): усилиями двух прожжённых иудеев - Савла и Иуды - справедливость восторжест­вовала, ход мировой истории вошёл в давно проверенное и безопасное русло, потревоженные было насельники мировой конфессии опять улеглись в старое, привычное, провонявшее, испачканное ис­пражнениями аскетов и прочих монахов ложе. И убит-то ради этого всего один человек.

Разного рода сцены по иудейской истории начали делать свои интерполяции - так называемые “позднейшие вставки” в сочине­ния Тацита и Светония, в “Историю Иудейской войны” Иосифа Флавия и в другие манускрипты о якобы случившейся в царствова­ние Тиберия казни еврейского пророка по имени Иисус. Гностик Маркион стал деловито собирать в свой канон, названный позднее Новым Заветом, “богооткровенные” Послания шулера Павла, поставившие заповеди Христа с ног на голову. Дельцы и аферисты, раввины и левиты, жонглёры общественным сознанием и нивели­ровщики от иудейства замастыривали новую “мировую религию”, не считаясь ни с чем - ни с историческими фактами, ни с империя­ми, ни с менталитетом народов.