Нет, ни красотками с зализанных картинок -
Столетья пошлого разлитый всюду яд! -
Ни ножкой, втиснутой в шнурованный ботинок,
Ни ручкой с веером меня не соблазнят.

Пускай восторженно поет свои хлорозы,
Больничной красотой прельщаясь, Гаварни -
Противны мне его чахоточные розы;
Мой красный идеал никак им не сродни!

Нет, сердцу моему, повисшему над бездной,
Лишь, леди Макбет, вы близки душой железной,
Вы, воплощенная Эсхилова мечта,

Да ты, о Ночь, пленить еще способна взор мой,
Дочь Микеланджело, обязанная формой
Титанам, лишь тобой насытившим уста!

В века, когда, горя огнем, Природы грудь
Детей чудовищных рождала сонм несчетный,
Жить с великаншею я стал бы, беззаботный,
И к ней, как страстный кот к ногам царевны, льнуть.

Я б созерцал восторг ее забав ужасных,
Ее расцветший дух, ее возросший стан,
В ее немых глазах блуждающий туман
И пламя темное восторгов сладострастных.

Я стал бы бешено карабкаться по ней,
Взбираться на ее громадные колени;
Когда же в жалящей истоме летних дней

Она ложилась бы в полях под властью лени,
Я мирно стал бы спать в тени ее грудей,
Как у подошвы гор спят хижины селений.

Скажи, откуда ты приходишь, Красота?
Твой взор - лазурь небес иль порожденье ада?
Ты, как вино, пьянишь прильнувшие уста,
Равно ты радости и козни сеять рада.

Заря и гаснущий закат в твоих глазах,
Ты аромат струишь, как будто вечер бурный;
Героем отрок стал, великий пал во прах,
Упившись губ твоих чарующею урной.

Прислал ли ад тебя иль звездные края?
Твой Демон, словно пес, с тобою неотступно;
Всегда таинственна, безмолвна власть твоя,
И все в тебе - восторг, и все в тебе преступно!

С усмешкой гордою идешь по трупам ты,
Алмазы ужаса струят свой блеск жестокий,
Ты носишь с гордостью преступные мечты
На животе своем, как звонкие брелоки.

Вот мотылек, тобой мгновенно ослеплен,
Летит к тебе - горит, тебя благословляя;
Любовник трепетный, с возлюбленной сплетен,
Как с гробом бледный труп сливается, сгнивая.

Будь ты дитя небес иль порожденье ада,
Будь ты чудовище иль чистая мечта,
В тебе безвестная, ужасная отрада!
Ты отверзаешь нам к безбрежности врата.

Ты Бог иль Сатана? Ты Ангел иль Сирена?
Не все ль равно: лишь ты, царица Красота,
Освобождаешь мир от тягостного плена,
Шлешь благовония и звуки и цвета!

Кто изваял тебя из темноты ночной,
Какой туземный Фауст, исчадие саванны?
Ты пахнешь мускусом и табаком Гаванны,
Полуночи дитя, мой идол роковой.

Ни опиум, ни хмель соперничать с тобой
Не смеют, демон мой; ты - край обетованный,
Где горестных моих желаний караваны
К колодцам глаз твоих идут на водопой.

Но не прохлада в них - огонь, смола и сера.
О, полно жечь меня, жестокая Мегера!
Пойми, ведь я не Стикс, чтоб приказать: "Остынь!",

Семижды заключив тебя в свои объятья!
Не Прозерпина я, чтоб испытать проклятье,
Сгорать с тобой дотла в аду твоих простынь!

К Тебе, к Тебе одной взываю я из бездны,
В которую душа низринута моя...
Вокруг меня - тоски свинцовые края,
Безжизненна земля и небеса беззвездны.

Шесть месяцев в году здесь стынет солнца свет,
А шесть - кромешный мрак и ночи окаянство..
Как нож, обнажены полярные пространства:
- Хотя бы тень куста! Хотя бы волчий след!

Нет ничего страшней жестокости светила,
Что излучает лед. А эта ночь - могила,
Где Хаос погребен! Забыться бы теперь

Тупым, тяжелым сном - как спит в берлоге зверь...
Забыться и забыть и сбросить это бремя,
Покуда свой клубок разматывает время...

* Из бездны взываю (лат.).

Мой котик, подойди, ложись ко мне на грудь,
Но когти убери сначала.
Хочу в глазах твоих красивых потонуть -
В агатах с отблеском металла.

Как я люблю тебя ласкать, когда, ко мне
Пушистой привалясь щекою,
Ты, электрический зверек мой, в тишине
Мурлычешь под моей рукою.

Ты как моя жена. Ее упорный взгляд -
Похож на твой, мой добрый котик:
Холодный, пристальный, пронзающий, как дротик.

И соблазнительный, опасный аромат
Исходит, как дурман, ни с чем другим не схожий,
От смуглой и блестящей кожи.

Читатель, знал ли ты, как сладостно душе,
Себя медлительно, блаженно опьяняя,
Пить ладан, что висит, свод церкви наполняя,
Иль едким мускусом пропахшее саше?

Тогда минувшего иссякнувший поток
Опять наполнится с магическою силой,
Как будто ты сорвал на нежном теле милой
Воспоминания изысканный цветок!

Саше пахучее, кадильница алькова,
Ее густых кудрей тяжелое руно
Льет волны диких грез и запаха лесного;

В одеждах бархатных, где все еще полно
Дыханья юности невинного, святого,
Я запах меха пью, пьянящий, как вино.

Сам Демон в комнате высокой
Сегодня посетил меня;
Он вопрошал мой дух, жестоко
К ошибкам разум мой клоня:

"В своих желаниях упорных
Из всех ее живых красот,
И бледно-розовых, и черных,
Скажи, что вкус твой предпочтет?"

"Уйди! - нечистому сказала Моя
влюбленная душа. - В ней все -
диктам, она мне стала
Вся безраздельно хороша!

В ней все мне сердце умиляет,
Не знаю "что", не знаю "как";
Она, как утро, ослепляет
И утоляет дух, как мрак.

В ней перепутана так сложно
Красот изысканная нить,
Ее гармоний невозможно
В ряды аккордов разрешить.

Душа исполнена влиянья
Таинственных метаморфоз:
В ней стало музыкой дыханье,
А голос - ароматом роз!"

Один лишь только раз вы мраморной рукою
О руку оперлись мою.
Я в недрах памяти, мой добрый друг, с тоскою
Миг этой близости таю.

Все спало. Как медаль, на куполе высоком
Блестела серебром луна.
На смолкнувший Париж торжественным потоком
Лилась ночная тишина.

Лишь робко крадучись иль прячась под ворота,
Не спали кошки в этот час,
Или доверчиво, как тень, как близкий кто-то,
Иная провожала нас.

И дружба расцвела меж нами в свете лунном, -
Но вдруг, в сияющей ночи,
У вас, красавица, у лиры той, чьим струнам
Сродни лишь яркие лучи,

У светлой, радостной, как праздничные трубы,
Все веселящие вокруг,
Улыбкой жалобной скривились, дрогнув, губы,
И тихий стон, слетевший вдруг,

Был как запуганный, заброшенный, забытый
Ребенок хилый и больной,
От глаз насмешливых в сыром подвале скрытый
Отцом и матерью родной.

И, словно пленный дух, та злая нота пела,
Что этот мир неисправим,
Что всюду эгоизм и нет ему предела,
Он только изменяет грим.

Что быть красавицей - нелегкая задача,
Привычка, пошлая, как труд
Танцорок в кабаре, где, злость и скуку пряча,
Они гостям улыбку шлют,

Что красоту, любовь - все в мире смерть уносит,
Что сердце - временный оплот.
Все чувства, все мечты Забвенье в сумку бросит
И жадной Вечности вернет.

Как ясно помню я и той луны сиянье,
И город в призрачной тиши,
И то чуть слышное, но страшное признанье,
Ночную исповедь души.

Лишь глянет лик зари и розовый и белый
И строгий Идеал, как грустный, чистый сон,
Войдет к толпе людей, в разврате закоснелой, -
В скоте пресыщенном вдруг Ангел пробужден.

И души падшие, чья скорбь благословенна,
Опять приближены к далеким небесам,
Лазурной бездною увлечены мгновенно;
Не так ли, чистая Богиня, сходит к нам

В тот час, когда вокруг чадят останки оргий,
Твой образ, сотканный из розовых лучей?
Глаза расширены в молитвенном восторге;

Как Солнца светлый лик мрачит огни свечей,
Так ты, моя душа, свергая облик бледный,
Вдруг блещешь вновь, как свет бессмертный, всепобедный.

Мы заблудились в этом свете.
Мы в подземельях темных. Мы
Один к другому, точно дети,
Прижались робко в безднах тьмы.

По мертвым рекам всплески весел;
Орфей родную тень зовет.
И кто-то нас друг к другу бросил,
И кто-то снова оторвет...

Бессильна скорбь. Беззвучны крики.
Рука горит еще в руке.
И влажный камень вдалеке
Лепечет имя Эвридики.

Я шел сквозь ночь. И бледной смерти пламя
Лизнуло мне лицо и скрылось без следа…
Лишь вечность зыблется ритмичными волнами.
И с грустью, как во сне, я помню иногда
Угасший метеор в пустынях мирозданья,
Седой кристалл в сверкающей пыли,
Где Ангел, проклятый проклятием всезнанья,
Живет меж складками морщинистой земли.